Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор.
Не смейте котиков стрелять у русских Командор!
Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,
Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.
Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,
А после неведомой тропой уходят опять в моря.
Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,
И пазори играют в ночи, пока шумит метель.
Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый бог,
Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.
Но бабы любят щеголять и платят без помех,
И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех.
Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,
Но даст американец-вор им сто очков вперед.

Под русским флагом шел "Сполох", а звездный лежал в запас,
И вместо пушки труба через борт - пугнуть врага в добрый час.
(Они давно известны всем - "Балтика", "Штральзунд", "Сполох",
Они триедины, как сам Господь, и надо петь о всех трех.)
Сегодня "Балтика" впереди - команда котиков бьет,
И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.
Пятнадцать тысяч отменных шкур - ей-богу, куш не плох,
Но, выставив пушкой трубу через борт, из тумана вышел "Сполох".
Горько бросить корабль и груз - пусть забирает черт! -
Но горше плестись на верную смерть во Владивостокский порт
Забывши стыд, как кролик в кусты, "Балтика" скрыла снасть,
И со "Сполоха" лодки идут, чтоб краденое красть.
Но не успели они забрать и часть добычи с земли,
Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:
На фоке плещет трехцветный флаг, нацелен пушечный ствол,
От соли была труба бела, но дым из нее не шел.

Некогда было травить якоря - да и канат-то плох,
И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит "Сполох".
(Ибо русский закон суров - лучше пуле подставить грудь,
Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть)
"Сполох" не проплыл и полных двух миль, и не было залпа вслед;
Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру и рявкнул в белый свет:
"Нас взяли на пушку, поймали на блеф - или я не Том Холл!
Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел!
Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,
Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!
Он шхуну смолил, он шхуну белил, за пушки сошли два бревна,
Но знаю я "Штральзунд" его наизусть - по обводам это она!
Встречались раз в Балтиморе мы, нас с ним дважды видал Бостон,
Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он -
В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой,-
С липовыми пушками, с брезентовою трубой!
Летим же скорей за "Балтикой", спешим назад во весь дух,
И пусть сыграет Рубен Пэн - в одиночку против двух!"

И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,
И мрачную "Балтику" воротил, что в тумане шла на восток.
Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,
И вот услыхали: скрежещет цепь - "Штральзунд" якорь свой выбирал.
И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел.
"Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?"

Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож
"Да, шкуру отдам и шкуру сдеру - вот вам мой дележ!
Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,
А божий закон и людской закон - не северней сороковых!
Ступайте с миром в пустые моря - нечего было лезть!
За вас, так и быть, буду котиков брать, сколько их ни на есть".

Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки -
Но складками добрый пополз туман на безжалостные зрачки.
По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа,
Не птичьей дробью котиков бьют - от бортов летела щепа.
Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева -
Но на "Балтике" было убито три и на "Штральзунде" два.
Увидишь, как, где скрылся враг, коль не видно собственных рук?
Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук.
Кто Господа звал, кто Господа клял, кто Деву, кто черта молил -
Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.
На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,
Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.
А когда затихала пальба на миг - руль скрипел в тишине,
И каждый думал "Если вздохну - первая пуля мне".
И вот они услыхали хрип - он шел, туман скребя, -
То насмерть раненный Рубен Пэн оплакивал себя.

"Прилив пройдет сквозь Фанди Рейс, проплещет налегке,
А я не пройду, не увижу следов на темном сыром песке.
И не увижу я волны, и тралеров, тронутых ей,
И не увижу в проливе огней на мачтах кораблей.
Гибель мою в морском бою, увы, я нынче нашел,
Но есть божий закон и людской закон, и вздернут тебя, Том Холл!"

Том Холл стоял, опершись на брус: "Ты сам твердить привык:
Божий закон и людской закон - не северней сороковых!
Предстань теперь пред божий суд - тебе и это честь!
А я утешу твоих вдов, сколько их ни на есть".

Но заговоренное ружье вслепую со "Штральзунда" бьет,
И сквозь мутный туман разрывной жакан ударил Тома в живот.
И ухватился Том Холл за шкот, и всем телом повис на нем,
Уронивши с губ: "Подожди меня, Руб, - нас дьявол зовет вдвоем.
Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,
И пред Господом Гнева предстанем мы, как котик-голыш предстает.
Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.
Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти!
Эй, на корме, прекратить огонь! "Балтика", задний ход!
Все вы подряд отправитесь в ад, но мы с Рубом пройдем вперед!"

Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,
И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.
И было слышно, как борта терлись шов о шов,
Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.
Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: "Затем ли я тридцать лет
Море пахал, чтобы встретить смерть во мгле, где просвета нет?
Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб,-
Я смерть вместо хлеба от моря беру, но зачем же конец мой слеп?
Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди
Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!"

И добрый туман отозвался на крик: как парус, лопнул по шву,
И открылись котики на камнях и солнечный блеск на плаву.
Из серебряной мглы шли стальные валы на серый уклон песков,
И туману вслед в наставший свет три команды бледнели с бортов.
И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь,
И золото гильз среди мертвецов стучало о планширь,
И качка едва ворочала тяжесть недвижных тел,-
И увидели вдруг дела своих рук все, как им бог велел.

Легкий бриз в парусах повис между высоких рей,
Но никто не стоял там, где штурвал, легли три судна в дрейф.
И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим.
"Уже отошел? - спросил Том Холл. - Пора и мне за ним".
Глаза налились свинцовым сном и по дальнему дому тоской,
И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:

"Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь.
Красные палубы отмыть, шкуры грузить - и прочь!
"Балтика", "Штральзунд" и "Сполох", шкуры делить на троих!
Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.

На земле и в морях он погряз в грехах, черен был его путь,
Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.
Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души,-
На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.
Плывите на запад, а после на юг - не я штурвал кручу!
И пусть есиварские девки за Тома поставят свечу.
И пусть не привяжут мне груз к ногам, не бросят тонуть в волнах -
На отмели заройте меня, как Беринга, в песках.
А рядом пусть ляжет Рубен Пэн - он честно дрался, ей-ей, -
И нас оставьте поговорить о грехах наших прошлых дней!.."

Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг - на парусах.
Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:
С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне
В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.
В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
Котик ревет - сумерки рвет, кроет ледовый треск.
Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой -
Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой - с другой!
Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,
Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.

А в Иокогаме сквозь чад твердят,
сквозь водочный дух вслух
про скрытый бой у скрытых скал,
где шел "Сполох" и "Балтику" гнал,
а "Штральзунд" стоял против двух.